Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты в люльке качаясь плыл,
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы,
Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжанием пчел,
И под липой, сто лет назад,
В землю вкопанный дедом стол,
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме немец топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…
Если мать тебе дорога.
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уж нет молока.
Только можно щекой прильнуть,
Если вынести нету сил.
Чтобы немец, ее застав,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав,
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Немцу мыли его белье
И стелили ему постель…
Если ты отца не забыл.
Что качал тебя на руках.
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу,
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Немец взял и на пол сорвал,
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…
Если жаль тебе, чтоб старик,
Старый школьный учитель твой,
Перед школой в петле поник
Гордой старческой головой,
Чтоб за все, что он воспитал
И в друзьях твоих и в тебе,
Немец руки ему сломал
И повесил бы на столбе…
Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел, так ее любил.
Чтобы немцы ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем
Обнаженную на полу.
Чтоб досталось трем этим псам,
В стонах, в ненависти, в крови,
Все, что свято берег ты сам.
Всею силой мужской любви…
Если ты не хочешь отдать
Немцу, с черным его ружьем,
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что Родиной мы зовем,
Знай — никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь.
Знай — никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил.
То молчи о своей любви —
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей Родиной не зови.
Если немца убил твой брат,
Если немца убил сосед —
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят,
Если немца убил твой брат —
Это он, а не ты, солдат.
Так убей же немца, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон —
А в его — по мертвом стоял.
Так хотел он, его вина —
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его — пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать.
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Константин Симонов.
«Красная звезда», 18 июля 1942 года.
Анализ стихотворения «Убей его!» (Если дорог тебе твой дом) Симонова
К. Симонов – Без сомнения-Эверест советской литературы времён войны. Почти всю войну он пробыл военкором «Красной Звезды», что придает его произведениям безусловную достоверность. Возьмём для примера стихотворение «Убей его!» (Если дорог тебе твой дом) 1942 года.
 |
 |
Изначальное его название – «Убей его!». Но в 1966 г., во время издания полного собрания сочинений Симонова, название было изменено по политическим причинам. За 20 лет прошедших со времени окончания войны его пропагандистский характер стал немного неуместным.
Помимо перемены названия была добавлена строфа об отце. Слово «немец» было заменено на «фашист».
Вариант 1942 года был жёсток и налит ненавистью. Симонов лично видел всю(без купюр) правду войны. Потому в 42 — ом году «убей его» звучала органично и выражала природную потребность всего советского народа.
Автор, словно пламенный трибун взывает к каждому красноармейцу. Фактически это агитационный документ. Описываются милые любому русскому картины малой родины с деталями быта, в котором выросло несколько поколений. И в это почти интимное пространство врывается жестокий и зверообразный враг, уничтожающий, насилующий и топчущий всё, что мило русскому сердцу. Подкрепляют эту картину три ударных строфы, в которых автор перечисляет наиболее близких человеку людей . Родную мать позорят и унижают. А погибший от рук этого врага отец не может защитить ее. Более того, немец глумится над памятью о нем, топча сапогом старую фотокарточку. Но самым страшным становится картина насилия над любимой девушкой. Симонов использует убийственное для мужского сознания противопоставление: ты-«долго поцеловать… не смел» , а они — «распяли ее втроем».
Строфа с отцом, как уже было упомянуто, добавлена позже. В оригинале Симонов оперировал только женскими образами, нуждающимися в защите. Проиллюстрировав звериную сущность немца, он призывает убивать его. Тот же кто еще не сделал этого, не солдат. Солдаты те, кто убивает немца.
Заряд ненависти в стихотворении нарастает. Симонов требует сжечь дом немца, оставить вдовой его жену и принести отчаяние матери. Симонов, сам, конечно же, не настолько кровожаден. Это лишь снятие ограничителей с солдата, чтобы свою жестокость он считал возмездием за всё причиненное немцем зло и страдания («так хотел он, его вина»).
В финале слово «убей» звучит троекратным рефреном и усиливается словами «скорей» и «хоть одного». Стихотворение Симонова не является чем-то из ряда вон. Это типичный продукт военного времени. К тому же оно написано в тяжёлый период летних поражений 1942 года. Те же американцы не стеснялись на эпитеты в адрес японцев в годы войны на Тихом океане: «япошки», «жёлтые обезьяны», «косоглазые дьяволы» и пр. После войны многие ветераны ещё долго демонстрировали свою неприязнь к японцам. А уж про пропагандистов Геббельса говорить просто излишне.
Потому Константином Михайловичем в 1966 году и были внесены изменения в это стихотворение…
